Дурная слава

«Круифф, скажи этому быку, чтобы он утихомирился, не то я отправлю его в загон!».

Метко сказано, и с течением времени я вижу все больше смысла в этих словах. А принадлежат они Ильдефонсо Урисару Аспитарте, арбитру, который прославился исключительно благодаря мне. Я имею в виду не сказанное выше, а то, как он поступил со мной.

Не забуду 5 декабря 1990 года. Это день рождения дурной славы обо мне. Я проводил в «Барсе» первый сезон. Соперни­ком нашим был «Реал», чемпион Лиги, а мы – обладатели Кубка. Проводился первый матч на Суперкубок Испании. Мне впервые предстояло побороться за этот трофей, и я настраивал себя дать отпор мадридцам. Еще на родине мне неприятно было видеть из года в год счастливого капитана «Реала» с Кубком чемпионов. Пора с этим кончать, повторял я себе.

Но, странное дело, я настраивался, люди на улицах воз­буждали нас на бой с «Реалом», мои друзья объясняли важ­ность победы, напоминая об истории соперничества двух клубов, замешанного на политических, социальных и даже этни­ческих проблемах, а в раздевалке царило полнейшее спокой­ствие. Круифф включил в со­став нескольких игроков вто­рого плана – Алекса, Эрреру, Каррераса и таких моло­дых, как Пинилья и Роура. Это походило на подарок на­шим противникам. Я ничего не понимал, но игра началась, и я горел желанием победить, во что бы то ни стало.

Но 39-я минута обернулась для меня трагедией. Чендо грубейшим образом выставил шипы поверх моих щитков, и арбитр Ильдефонсо Урисар Аспитарте, один из самых возрастных, опытных и наиболее скрупулезно следующих бук­ве правил, никак не отреагировал на откровенную гру­бость. Даже невозмутимый Круифф подпрыгнул со скамейки. Он размахивал руками, кричал и требовал от судьи ре­шительных действий. Арбитр остановил игру и направился к нашему тренеру. «Ноу Камп» стал похож на скороварку. Зрители махали белы­ми платками и с издевкой скандировали популярный рефрен: «Так, так, так побеж­дает Мадрид!»

Поскольку Круифф не пе­реставал возмущаться, Урисар Аспитарте показал ему желтую карточку. В этот момент я подошел к арбитру и попытал­ся объяснить на моем ужас­ном испанском, что надо уме­рить страсти, спрятать карточки и продолжить игру. Старался говорить мягко и даже вежливо, взял арбитра за локоть в знак готовности к примирению. Но Круифф продолжал говорить арбитру все, что о нем думает, и тот достал карточку красного цвета. «Ноу Камп» взревел. Тогда и я вышел из себя.

Как можно было не увидеть откровенную грубость Чендо и вместо того, чтобы утихомирить стороны, удалить тренера, отстаивающего справедливость? Ближе познакомившись с ис­панским футболом, я понял, что самое наказуемое здесь – выражать протест. Можешь бить по ногам, но ни за что не спорь с арбитрами. Однако в тот момент я думал иначе: Кру­ифф пытался защитить меня, и я обязан защитить его. Я вы­разил несогласие с удалением тренера, и Урисар ответил мне предупреждением. Я ему за это, усмехаясь, поаплодировал, и он показал красную карточку. Так все обратилось в скандал. Мало того, что нога горела от удара Чендо, еще и удале­ние. Я потерял голову и жестом отчаяния с силой толкнул арбитра. Эта сцена обошла потом телеэкраны всего мира.

В раздевалке я устыдился своего проступка. Стал осозна­вать, что это обернется для меня большими неприятностями и даже может поставить под вопрос дальнейшее пребывание в «Барселоне». Вошел Бакеро (он не играл):

– Христо, ты ударил арбитра?

– Нет, я его не ударил.

Он мне больше ничего не сказал. В перерыве я пошел в комнату судей объясниться с Урисаром и попросить, чтобы он не написал ничего плохого в протоколе игры. Уверял его, что все получилось непроизвольно. Но он, разумеется, не внял моим объяснениям и описал буквально следую­щее: «Игрок Христо Стоичков был удален за хлопки в ладо­ши в форме издевки по поводу моего решения вынести ему предупреждение за пререкания. В этот момент он предна­меренно нанес мне удар шипами по подъему правой ноги, что вынудило меня задержать игру из-за болевых ощущений».

Когда Хосе Мария Бакеро, тоже баск, как и судья, посмот­рел дома этот эпизод по телевидению, он остолбенел! На­прасно он пытался помочь мне: судья, оказывается, был со­вершенно прав! И как было ему понять мое состояние и не­желание посмотреть правде в глаза?

Дома дверь открыла жена, ее лицо выражало ожидание. Мариана не знала, бранить меня, дать пощечину или посо­чувствовать.

Мне было очень тяжело. Тяжелее всего с того дня, как мы приехали в Барселону.

Наутро газеты опубликовали снимки и мнения по пово­ду ставшей уже знаменитой накладки. Казалось, что игры просто не было. Проигнорировали даже гол Мичела, принесшего «Барселоне» поражение 0-1. Обсуждались возмож­ные санкции. Один называли два месяца, другие – полго­да. В дебатах смешивались вопросы политики, воспомина­ния о фаворитизме отдельных команд в период диктатуры и рассуждения о мере наказания. Все, мне кажется, слишком раздували случившееся.

Наступило Рождество, и мы улетели в Болгарию. Я особенно нуждался в тепле ближних. Первым делом отправился навестить моего деда Христо в Яснополе. А когда вернутся домой, Мингелья сообщил по телефону:

– Христо, я разговаривал с «Барселоной», они решили дисквалифицировать тебя на шесть месяцев.

Что ответить? Признаюсь, меня душили слезы. Я попро­сил Мингелью перезвонить мне в другой день, поскольку сей­час я плохо понимаю, что он говорит. Я был полностью раз­бит. Судьба слишком нечестно играла со мной. Но в итоге наказание вылилось в два месяца дисквалифи­кации. Два месяца, похожих на вечность, будто вырванных из жизни…

Рассказывает Ильдефонсо Урисар АСПИТАРТЕ, 50 лет, вице-президент судейского технического комитета:

– Мне довелось пережить одну из самых адовых ситуаций в испанском футболе последних лет. Я испытал почти все. Меня оскорбляли, пытались избить, доводилось бежать от преследо­вания вандалов… но не представлял, что мне предстоит еще стать действующим лицом во всем известной сцене с накладкой. Это поразительно, я даже подумывал: а правда ли, что такое может случиться?

Это произошло во время дерби между «Барсой» и «Реалом». Голландский тренер бурно отреагировал в довольно без­обидной ситуации. По-моему, поводом послужило непонимание моей оценки конкретного эпизода. Круифф слишком эмо­ционально выражал свой протест, чем повредил Стоичкову, команде и клубу в целом. И, естественно, нанес ущерб зрите­лям, которые лишились возможности видеть игру большого футболиста.

Стоичков принес свои извинения публично в средствах массо­вой информации. Газета «Марка» устроила нашу встречу в Мад­риде, и игрок повторил свои извинения, теперь лицом к лицу. В тот день я лучше узнал Христо и понял, что он дьявол только на поле и ангел вне его. Передо мной предстал спокойный и обходи­тельный человек, способный правильно оценивать свои поступки, юноша, откровенно раскаивавшийся в содеянном.

Он мне сказал, что если бы на поле присутствовал Хосе Мария Бакеро, то ничего бы не

случилось. Авторитет Бакеро для него многое значил. Признал, что он потерял контроль над собой, и тысячу раз просил его простить. И в то же время он еще более поразил меня тем, что по окончании диалога когда мы покида­ли редакцию с ощущением взаимопонимания, он вдруг сказал: «Урисар, признайся, что я не так уж сильно ударил тебя, не правда ли?» – и подмигнул мне.

Это был не первый мой инцидент со Стоичковым. Помню, перед сезоном 1990–1991 годов на турнире в Ла Корунье перед игрой, когда мы тоже разминались, я обратил внимание на фут­болиста, который посмеивался над нами и отпускал шутки, к счастью, не доступные пониманию. Это меня раздосадовало. Тогда же я вспомнил, что в газетах не раз писалось о Христо как о враге арбитров «номер один».

На следующий день в самом начале игры я зафиксировал нарушение правил с его стороны, но что болгарин огрызнулся. Я вынужден был сделать ему замечание, но его реакция оказалась нулевой. На 8-ой минуте он сбил соперника ударом локтя. Я свистнул, и мы снова вступилu в дискуссию. В этом случае я подо­звал капитана «Барселоны» Хосе Рамона Алесанко:

– Успокойте иностранца, пожалуйста! Объясните ему, что хоть матч товарищеский, это может плохо для него кончиться.

– Урисар, это его дебют, и он очень нервничает. Я его ус­покою, не обращай внимания.

На 38-й минуте, когда я свистнул ему «вне игры», он пулей полетел ко мне, крича и размахивая руками. Ничего не оставалось, как показать желтую карточку. Помимо этого я подбежал к Круиффу:

– Йохан, скажи этому быку, чтобы он утихомирился, иначе я отправлю его в загон!

– Я бессилен!

Знаменитый голландец, его тренер, говорил с трудом сдер­живая улыбку.

– Заставь же его помолчать, ради Бога!

После игры, обсуждая с помощниками поведение Стоичкова, мы вспомнили Тексти Рохо, одного из лучших крайних нападающих испанского футбола, выступавшего за «Атлетик» из Бильбао и сборную. Они походили друг на друга по игре, но, увы, еще более представлялись нам схожими в нетерпимости к решениям арбитров.

Последний раз мы встретились с ним на вечере, где «Бар­се» вручали призы. Он сидел за столом с Бакеро. Я проходил мимо, и Бакеро не удержался: «Урисар, будь осторожен, а то этот парень снова наложит тебе шипы на подъем!». Стоичков густо покраснел. Но сегодня у нас отношения взаимного уважения.

Этот недоброй памяти эпизод – лишь повод, чтобы отталкиваясь от опыта выступлений в испанской Лиге, утверждать, что судьи не соответствуют ее высокому уровню. Более того, судейский корпус – самое слабое звено футбола в этой стране. И не могу понять, почему газеты, радио и телевидение из недели в неделю говорят о судьях как о главных действующих лицах проходящих туров. Потому что их ошибки монументальны? Зрители недовольны, президенты клубов и тренеры протестуют, и футболисты, которые и есть, по-моему, главные действующие лица, не перестают жаловаться на плохое судейство.

Я отказываюсь понимать, почему претендуют на первые роли люди, в действительности плохо подготовленные. Пос­мотрите, как они ведут себя, им нравится когда их узнают, когда хлопают по плечу, когда их фото появляются на первых страницах. И этим определяется их важность? Нет, я считаю, что так они становятся белее известными, но отнюдь не важными. Никогда мне не понять, почему они, не задумываясь, вытаскивают желтую карточку пытающемуся возражать и с явной неохотой наказывают за грубую игру. Не понимаю, поче­му всегда наказывается карточкой игрок, недоумевающе смот­рящий на арбитра, и, напротив, крайне редко те, чья грубость может стоить спортивной карьеры футболисту. Не могу со­гласиться с тем, что арбитры почти полностью исключают возможность несогласия с их действиями. Представляется, что они обязаны быть более понятливыми, потому что имеют дело с людьми, чей пульс предельно учащен, а сами они крайне напряжены. Иногда, когда кричишь, вовсе не означает, что не уважаешь или провоцируешь. Крик может быть выражени­ем возмущения действием соперника, боли, наконец, досады.

Нет, я совсем не согласен с их желанием играть главную роль. И почему, скажите, испанские арбитры, обслуживая европейские соревнования, свистят значительно меньше, чем дома? Почему показывают так мало карточек там и так много здесь? Не потому ли, что в Германии, Голландии, Бельгии им не надо самоутверждаться?

Почти половина карточек – наказание за протесты. На втором месте – за откидку мяча, на третьем – за симуляцию. И мало, очень мало – за грубую игру. Между тем протесты – это возмущение несправедливостью. Я восстаю против оши­бочных решений, а мне приклеили ярлык возмутителя спо­койствия.